Портал Южной Осетии

В 1978 г. я приexaлa в г. Мoскву в нaучную кoмaндирoвку в институт языкoзнaния AН СССР, с твeрдым нaмeрeниeм встрeтиться с В.И.Aбaeвым. Приxoжу в институт, a у учeнoгo в этo врeмя лeкция с aспирaнтaми из рaзныx высшиx учeбныx зaвeдeний стрaны и из-зa рубeжa.

Пoслe зaнятий дeвушкa из Тaджикистaнa Лeйлы Дoдыxудoвa гoвoрит мнe: «Пoдoйдитe пoближe и прeдстaвьтeсь, a тo oн сeйчaс вмиг прoсмoтрит зaкaзaнныe им из библиoтeки книги и будeт принимaть приeзжиx учeныx из другиx рeгиoнoв Сoюзa». Я пoдxoжу и oчeнь нeвнятнo здoрoвaюсь пo-oсeтински: «Дæ бoн xoрз, дoбрый дeнь, Вaсилий Ивaнoвич!». Oн чуть приoстaнoвил вoждeниe лупы пo стрaницe книги, нo пoтoм прoдoлжил чтeниe. Тoгдa Лeйлы oпять мнe пoдскaзывaeт тиxo: «Гoвoри грoмчe!». Я сoбрaлaсь с дуxoм и дoвoльнo грoмкo снoвa здoрoвaюсь. Oн пoднял гoлoву, oтлoжил лупу и спрoсил, ктo я. Я тут жe быстрo oтчeкaнилa: «Я из Чърeбa!». Вaсилий Ивaнoвич улыбнулся и, зaмeтив мoe зaмeшaтeльствo, скaзaл: «A кaк фaмилия?». «Я — «Битaрoвa Зoя», — oтвeтилa я. Тoгдa oн пo-oсeтински: «A-a, Битараты, журнал «Фидиуæг»-ы кæй уацтæ цæуынц мыхуыр?» («А, Битарова, которая печатается в журнале «Фидиуаг»?). «Да», — ответила я.

Он пригласил меня присесть к столу рядом с ним. После долгих расспросов о моей диссертации, о моих дальнейших планах он меня угостил конфетами «Белочка» (впоследствии я узнала, что он их обожал). Я взяла только одну, и храню до сих пор как талисман.

Он стал говорить о состоянии преподавания осетинского языка, о подготовке кадров по всем направлениям иберийско-кавказских, армянского и иранских языков, а также по классическим древним языкам. Напоследок я попросила его разрешения посетить его лекции по древнеиранским языкам. Он меня приостановил и спросил: «Но Вы же сказали, что уже защитили диссертацию, зачем Вам еще мои лекции?». На что я уже смелее ответила: «Да, диссертацию защитила, но это только путевка в науку, а теперь, чтобы заняться по-настоящему наукой, надо знать больше и глубже, особенно древние языки». Ему, по-моему, мой ответ очень понравился и сказал: «Будешь готовиться как все!».

До моего прихода на лекции я приобрела у одной аспирантки, звали ее Лола, магнитофон, кассеты и явилась во всеоружии. Когда он увидел магнитофон, он удивился и спросил: «А это зачем?».

Разумеется, я должна была заранее просить у него разрешения на запись его лекции, но раз уж он меня опередил, я извинилась за то, что без его разрешения принесла магнитофон и попросила его разрешения вести аудиозаписи. Я объяснила свой поступок: «Я без Востфаковского образования и не смогу все вспомнить при подготовке к занятиям». (Первопричиной действительно было это). К тому времени моя дочка поступила на Востфак СПГУ (иранская филология). По завершении учебы ее оставили при кафедре в аспирантуре, она защитила диссертацию, стала работать на кафедре иранской филологии доцентом, вела курс и современного осетинского языка. Дочка моя уже перешла на третий курс, когда они познакомились летом у нас здесь в г.Цхинвале. И только, когда они поговорили об иранской филологии, он улыбнулся и сказал: «Надо же!»

Я бы хотела сказать пару слов и о том, как вообще проходили лекции. Я прослушала 28 лекций по Авесте и 22 лекции по древнеперсидскому языку. Любая из этих лекций проходила с четким лингвистическим, филологическим и текстологическим анализом. Лекции Василия Ивановича посещали от аспирантов до зрелых ученых. Были аспиранты из Германии, Венгрии, Киргизии, Таджикистана, Афганистана, и, конечно же, из Северной Осетии (Гусалов Виталий). В.Абаев приезжал в 12.30, и часто аспиранты встречали его у института, и они вместе поднимались на 3-й этаж в сектор иранской филологии. Он, прежде чем начинал занятие, расспрашивал сотрудников сектора и аспирантов о их делах, о самочувствии, или даже говорил о погоде на дворе.

Вот один из весенних дней, на дворе яркое солнце, все радуются наступлению долгожданной весны, и Василий Иванович спрашивает: «Скажите, пожалуйста, кто из русских классиков описывает погоду, аналогичную сегодняшней, в начале своего произведения?» Аспиранты все в замешательстве, в том числе и я.

И он сам ответил на свой вопрос никого не упрекнув. После вопрос последовал мне, уже из осетинской классики: «Теперь проверим Зою: «Скажите, пожалуйста, герои какого осетинского прозаика являются представителями вашей фамилии?» — «Секъа», — ответила я. Ему был приятен мой молниеносный ответ, и он продолжил: «А как называется произведение?» — «Мад æмæ фырт» («Мать и сын»), — опять быстро ответила я. Надо было видеть, как он был удовлетворен моими точными ответами, хотя они-то были вопросами из школьной программы.

Но как-то раз, когда занятие началось, он предлагает афганцу Халилу приступить к переводу и анализу. Тот отказался. Предложение последовало киргизке, она тоже отказалась. Выбор пал на меня. Я с радостью приступила к работе. Проработав определенный текст, он останавливает меня и предлагает аспиранту из Германии продолжить, получает отказ, и так далее. Его светлое лучезарное лицо вмиг покраснело. Я очень испугалась за него, т.к. никогда не видела его таким расстроенным и предложила: «Василий Иванович, можно, я продолжу». Он спросил: «Вы готовились?». Я: «Честно говоря, разок прочла, но с Вашей помощью, с Божьей помощью, давайте попробую». Он удивленно посмотрел на меня, приподнял очки на лоб и произнес: «Безумству храбрых поем мы песню!». Мне показалось, что он понял ход моих мыслей – выручаю всех! Откровенно говоря, сегодня бы я не посмела, но тогда… Молодость смела и решительна! Хотя даже сегодня я горжусь своим поступком — выручила всех коллег, а с его лица исчезли красные пятна.

На удивление, как он сам, так и другие подключились к работе и кое-как одолели перевод и анализ текста. После занятия аспиранты благодарили и удивлялись, как я осмелилась на такой рискованный шаг, ибо он мог просто-напросто снять меня с занятий.

Вспоминается, мы работали над текстом Хом-Яшт. Он объясняет, что Зороастр выцеживает из семян масло и делает напиток бессмертия. Тогда я обратилась к нему с вопросом: «Василий Иванович, не является ли отголоском этого напитка то, что в Южной Осетии покойнику под голову в гроб кладут подушку из цветов хмеля (хуымæллæг), т.е. отправляют в бессмертие?» Василий Иванович подумал некоторое время и сказал: «Пожалуй, лучше не придумаешь!»

В квартире Василия Ивановича помимо его кабинета книги находились на застеклённых полках до потолка в 6-метровом коридоре. Кроме книг, кабинет его был забит юбилейными ценными подарками разного стиля. Но мне очень понравилась 70-сантиметровой высоты скульптура «Скиф — Васо». На стене у кровати висели кинжал и два рога в золотой кайме, осетинский национальный костюм и много еще разного. Не знаю, кто как поймет, но я решила: во чтобы то ни стало Василий Иванович со своей библиотекой должен переехать к нам в Южную Осетию. Почему? Потому что я очень боялась, что то, что он сохранил, может исчезнуть в один миг. А ведь он со своей библиотекой, архивом был национальным достоянием Осетии.

Уезжая на год в г. Москву, я задержалась там на 1,5 года. И время от времени я его спрашивала, не хочет ли он поселиться в Южной Осетии. Первые два раза он не отреагировал, на третье моё предложение (прямо перед моим отъездом) он посмотрел на меня удивленно и говорит: «Зоя, Вы что, секретарь обкома?». На что я ответила: «Василий Иванович, Вы, пожалуйста, не сердитесь, что я такой маленький человек по чину, но Вы же знаете поговорку: «Иногда и муравей медведя доводит до отчаяния»».

Он рассмеялся своим звонким, чистым, детским искренним смехом и сказал: «Ладно, согласен». Я опять: «Где желаете, в Чъреба или в Дзау?». Он: «Конечно же — Чъреба, чтобы ко мне заходили друзья», и опять звонкий смех.

Я его поблагодарила за согласие и через несколько дней уехала. По приезде я сразу обратилась к известным людям Юга Осетии, но кроме Григория Котаева и Людвига Чибирова никто не осмелился подняться к областному советскому руководству. Мое видение было таким: — пристроить к ЮОНИИ три этажа со стороны улицы Кочиева, где бы на 3-м этаже расположили его библиотеку, 2-й этаж — жилье, 1-й этаж — для хозяйственных необходимостей и гараж.

Тамара Шалвовна Кабулова — председатель Облисполкома, доложила первому секретарю обкома партии Феликсу Сергеевичу Санакоеву о заявлении Л. Чибирова и Г. Котаева. Но Ф.С. Санакоев не поддержал пристройку к ЮОНИИ из-за дороговизны и предложил финский домик на улице Джапаридзе (ныне В.И. Абаева), который мы с Л. А. Чибировым обустраивали все 6 месяцев.

В 1984 г. ученый вселяется в свой дом, «домик на куриных ножках» (так он называл свой дом), в котором он очень любил жить, и удивлялся и радовался тому, что у него есть собственность. Однажды, летом 1987 года, находясь у нас дома в гостях, с другими нашими общими друзьями, он попросил включить магнитофон: «Дæ аппарат-ма баиу кæн («Включи, пожалуйста, свой аппарат»)». Я включаю магнитофон, и он произносит завещание: «Всю свою библиотеку я хочу подарить Южной Осетии. Это будет скромный знак моей благодарности Южной Осетии, общественности Южной Осетии, за все, что она для меня сделала. Я представляю технически это дело так: на первых порах библиотека не будет вливаться в какую-нибудь Цхинвальскую библиотеку, а будет размещена у меня в доме. Для того, чтобы кто-нибудь заведовал этой библиотекой, так сказать, следил за ней, чтобы там было все цело. Ну, техническая работа такая, составление каталогов. Я надеюсь, что это возьмет на себя моя супруга Ксения Григорьевна. Надо будет составить 3 каталога: русский, иностранный, осетинский. В дальнейшем надо будет составить отраслевые каталоги по отдельным дисциплинам. Библиотека должна быть общественной, т.е. доступной каждому, кто интересуется книгами.

Ну, конечно, такой доступ непосредственно к книгам будет только для самых близких людей. Ну, и другие по каталогу могут находить себе нужную книгу, и получить на дом на определенный срок. Иными словами, она будет работать так, как любая общественная библиотека. Ну, в далеком будущем она, наверное, вольется в местные библиотеки. Может быть, изначально обязанности заведующей библиотеки возьмет на себя Ксения Григорьевна… Посмотрим».

Нашу борьбу за независимость он прекрасно осознавал и часто говорил: «Оказывается, и политика тоже интересная наука, а я всю жизнь занимался приставками и суффиксами». Да, это была шутка с его стороны, потому что он лучше всех разбирался в минусах и плюсах социалистического строя.

В подтверждение этого скажу, что в 1989 г. при мне во дворе дома-музея великого Коста Хетагурова кто-то спросил его: «Василий Иванович, как можно правильнее перевести слово «перестройка» на осетинский язык?» Василий Иванович переспросил редактора «Рæстдзинад», а как он переводит? Тот ответил: «Рацарæзт», т.е. калька полностью. Василий Иванович долго смотрел вдаль, и потом сказал: «Нет, не «рацарæзт», а «цæстфæлдахын»» — «жульничество», «мошенничество», чем он лишний раз показал нам всем глубокое понимание сути происходящего в общественной жизни СССР. Свидетельством глубокого понимания, осмысливания жизненных ценностей стали его слова на своем семидесятипятилетнем юбилее:

— Пока человек живет, многие из окружающих — я бы сказал, большинство окружающих — проявляют живой интерес и к таким, примерно, вопросам: какую должность занимает этот человек, какие у него титулы, звания, степени и другие внешние знаки того, что называют успехом в жизни. Некоторые распространяют свою любознательность даже на такие вещи: сколько он зарабатывает, какая у него квартира, есть ли у него дача, есть ли у него машина и другие столь же суетные вещи. Но когда человек умирает, вся эта бутафория довольно быстро забывается, и существенными остаются только две вещи: во-первых, что дал этот человек обществу, своему народу, своей стране, человечеству, каким творческим трудом была отмечена его жизнь, и, во-вторых, какой светлый след он оставил в сердцах тех, кто знал его лично, или, если и не знал лично, то составил о нем определенное представление, определенный образ по его делам, по всему его жизненному поведению. Этот второй момент — человеческий образ — не менее важен, чем его профессиональные достижения, а в плане морального воздействия он даже еще более важен. Короче говоря, творческий труд и человеческий образ — вот что оставляет человек в наследие людям. Все остальное, все внешние атрибуты престижа, казавшиеся такими важными при жизни, обращаются в тлен и прах. Кому теперь интересно знать, какая квартира была у Аристотеля, или какие должности занимал Менделеев, или какие титулы и звания были у Эйнштейна? И я иногда думаю: как было бы замечательно, если бы человек ориентировался только на ту оценку, которая ждет его после смерти, а не на ту, часто ложную, обманчивую, искаженную конъюнктурными моментами и внешней видимостью оценку, которую он имеет при жизни. Сколько он сэкономил бы времени, сил и энергии, которые он безрассудно приносил на алтарь своего тщеславия и так называемой карьеры, и которые он мог бы употребить на какое-нибудь общественное полезное дело. К сожалению, не каждому это удается. Вероятно, не удалось это полностью и мне. Но все же, оглядываясь на прошлое, я, честно говоря, не могу припомнить ни одного случая, когда бы я хотя бы пальцем о палец ударил для получения какой-либо должности, звания или степени. Единственное звание, которого я энергично добивался, это звание студента Петроградского университета в 1922 году. После этого я уже не добивался никаких званий и должностей. И не скрою, что это доставляет сейчас мне большое удовлетворение. Значит, в этом отношении я жил правильно, без суеты. Очень важно жить без суеты. Суета изнашивает людей. Я уверен, что даже многие физические недуги происходят от суеты.

Коренное преобразование отношений между людьми — в этом высший смысл и конечная цель нашей жизни. Все остальные не что иное, как средство достижения этой цели.

На каждом из нас лежит долг — решая свои текущие научные проблемы, делать в то же время все от нас зависящее, чтобы скорее наступило это царство — царство доброты. Вы спросите, что можно каждому из нас для этого сделать? Ответ очень простой. Прежде всего, быть добрым самому. Будучи добрым, вы будете заражать добротой и окружающих. Ведь доброта заразительна, гораздо заразительнее, чем эгоизм и злоба. Давайте же дадим слово, что с этого дня каждый из нас будет чуточку добрее…».

Мне кажется, что это наставление великого ученого и гражданина актуально на все времена.

З. А. Битарти, профессор